Актёр в России – фигура всегда значимая. В нём зачастую видят реального человека, несмотря на то что он всего лишь играет на сцене театра или в кино: либо героя, либо злодея, либо любовника. Это практически все известные амплуа. Валерий БАРИНОВ – один из таких актёров – властителей дум. По мнению значительного числа зрителей, ему больше всего подходит образ генерала – фактурное суровое лицо, крепкая фигура. Поэтому первым вопросом знаменитому киноактёру и актёру Московского театра юного зрителя (МТЮЗ), пришедшему в гости к главному редактору Андрею Угланову, был вопрос военный.
- Валерий Александрович, актёры такого уровня, как вы, всегда несут на себе печать своих героев – уж больно вы входите в образ и запоминаетесь нам именно в нём. В данном случае обращаюсь к вам как к генералу Бурдуну из фильма «День выборов»: чего делать-то сейчас, когда в Турции сбили наш военный самолёт, сбили подло? Помните, ваш герой Бурдун, словно в воду глядел десять лет назад, – говорил, что «российский и сирийский народы всегда были глубоко пересечены»! Поэтому вновь цитата – как устроить турецким пособникам ИГИЛ «такой «дип пёрпл» – по самое не хочу»?
– Помните мою реплику в том кино: «А может, мы их ракетой?» Но это кино, а реальная ситуация очень серьёзная. В каком-то даже космическом масштабе. Надо учитывать время. Я не так давно проводил юбилейный вечер в Институте космических исследований. И я говорил с академиками, людьми, которые занимаются космосом. Любопытное наблюдение: если наложить век на век, то каждое столетие содержит определённый период – 5–10 лет, когда на планете происходят катаклизмы: 1812–1814, 1914–1917 годы... А если мы возьмём 2015? Время сложное. Учёные говорят о росте солнечной активности. То есть мы говорим – рок, судьба, а они о влиянии на нас Солнца, когда на людей накатывает «момент зла».
Вот если взять политические катастрофы, то они происходят приблизительно в одно и то же время. И когда мы говорим, что история ничему не учит, то на неё надо посмотреть с позиции нашего бессилия перед ней. И тогда мы поймём, что сейчас пришло время для того, чтобы Земля пережила очередной инфаркт, лопнула и получила очередной шрам. Поэтому сейчас должна быть во всём осторожность и ещё раз осторожность! И головы должны быть холодными. Потому что некоторым людям показалось, что вполне может быть третья мировая война и кто-то в ней победит.
Такое восприятие жизни касается не только некоторых руководителей. Почему молодёжь едет в ИГИЛ? Воевать за Аллаха? Нет, за страшным адреналином, за возможностью воевать. Чтобы безнаказанно убивать. Откуда это?
Мы долго и безнаказанно кормили юные головы «экшном», стрелялками, фэнтези… Ведь кто ходит в кино? Дети 15–17 лет. Даже 11 сентября 2001 года мы смотрели как на зрелище на гибель башен-близнецов в Нью-Йорке.
Я, как киношник, особенно это заметил: как блистательно поставлен трюк! О гибели сотен и тысяч людей почти не думали. Но это я, наше поколение по-другому воспитывали. А что видят молодые люди в кинотеатрах и по ТВ – стрельбу и смерть. И им при этом не страшно и не больно. Так что можно легко ехать воевать.
Даже молодым режиссёрам у нас в стране интереснее всего снимать чернуху. Они снимают это, как на заказ. Да, чернуха была и раньше. Тот же советский фильм «Маленькая Вера». Когда я смотрел его, кто-то в зале крикнул: «Не стыдно такое смотреть?» И кто-то ответил: «Не стыдно так жить?» И это было правдой. Это было талантливое кино: жёсткое, беспощадное, но талантливое. Когда я смотрел фильмы Шукшина, тоже понимал: это не светлое прославление нашей жизни. Но у Шукшина после всего этого было семь инфарктов, и об этом мало кто знал – обнаружилось после вскрытия. А сейчас те, кто снимают и получают признание, не ощущают самого главного – боли.
– Вы не думаете, что некоторые генералы тоже воспримут турецкие события как кино, как целлулоидную войнушку? Ведь тот самолёт, который падает, – это явно профессиональная съёмка. Её показывают по всем каналам, каждые пять минут, и даже от этого стирается боль. Каким будет ваше предостережение для этих генералов?
–Давайте посоветуем им быть спокойнее. Потому что время опасное. Вот я футбольный болельщик. Болею за одних против других. И желаю победы одних в ущерб другим. Но это всего лишь футбол! А такой катастрофы, как во время Второй мировой войны, мир не переживёт.
– Вновь вопрос, который навеян вашей ролью в сериале «Петербургские тайны». Мироед Хлебонасущенский, которого вы играете, одурел от денег и власти, буквально пленил бедную девушку и подло овладел ею. Много ли изменилось за 150 лет в поведении современных питерских олигархов? Город сегодня вновь утопает в роскоши, переполнен самыми дорогими автомобилями, бутиками, застроен сказочными дворцами на исторических местах. Да и в низах люди, как правило, беззащитны и не знают своих прав. А уж что делают с бедными девушками – и сказать страшно. Это место такое заколдованное – Петербург или люди остались со своей истиной сущностью: попал из грязи в князи – круши всех подряд, не жалей? Сегодня, правда, не розгами на площади наказывают, а другим – гигантскими налогами, штрафами, ценами. Есть среди питерских сердоболие? Вопрос не касается президента – он-то как раз думает о сирых и убогих, но его земляки…
– Что касается олигархов. Они живут не только в Петербурге. Их много. Но что касается Питера. Город действительно особенный. Я прожил в нём почти семь лет, работал в Александринке. Первый год я ненавидел этот город. Думал, что все мои несчастья от этих улиц, от этих белых ночей. Фокус в том, что город стоит не на своём месте. Вот смести его на сто километров южнее – и всё было бы нормально. И всё же в нём оказалась такая притягательная сила!
Потом я этот город полюбил. Как я говорю, им простудился. Если не приезжаю хотя бы раз в месяц, чувствую себя неспокойно. Хотя, конечно, мой город – Москва, и я очень хотел в ней жить. А какие люди в Питере жили! Тот же Иосиф Бродский, который в последнее время не даёт мне спать по ночам. Его стихи – это особая музыка, связанная с этим городом. В таком городе или мироед вырастает, или великий художник. Вот вы вспомнили Хлебонасущенского. Я считаю, что он живёт в каждом человеке 50 на 50. Я играл не подлеца, а страстотерпца и очень одинокого человека. Что, в общем-то, вызывало большой интерес к этому персонажу. Поэтому говорить про город мироедов… Да жулики просто. Как и везде.
– В общем, вы Питер оправдали?
– Да. Понимаете, Питер – это явление. Питер – это Достоевский.
– Ещё об одном советском сериале – «Строговы». Вы там играли Власа – сына главного героя. Фильм снят по стандартному советскому клише тех лет – беззаботная дореволюционная жизнь молодёжи, которая друг в дружку влюбляется, без оглядки на сословия. Их родителях – бедняках и мироедах, и как всё перевёртывается после ВОСР. Одним словом, о роли революции в жизни общества. Представьте себе, что снимается ремейк этого фильма. Кровососов стало намного больше, и они намного наглее. Бедных больше в разы, любовь никто не отменял, как и взаимоотношения полов, вне зависимости от социального статуса и достатка. Как и сто лет назад, вокруг страны враги – новая
Антанта – НАТО, а царь слишком снисходителен к тем самым кровососам, как и Николай IIк своим. В «Строговых» революция случилась аж в восьмой серии. Чем кончится новый сериал? Первые серии о счастливых годах высоких цен на нефть, средние – о борьбе с мировым злом, а вот заключительные? Что больше похоже на правду – окончательное вставание с колен или застой с бесконечным балом кровососов?
– По поводу сериалов должен вам сказать, что государство слишком расточительно к этому относится. Я снимался в сериале «Кадетство», мне начальник училища сказал: «Что вы наделали? После ваших сериалов стал конкурс 18 человек на место». Там не было стрельбы – только человеческие отношения, и всем захотелось в эту атмосферу. И тут ко мне претензия: у нас рабочих не хватает! Владельцы заводов говорят, что у нас слесарь-токарь самый молодой – 45 лет. Никто работать не хочет. Я ему ответил: «Дай денег на сериал! Только и в колледже сделайте так, чтобы у вас было хорошо, а мы про это расскажем, и молодым людям туда захочется. Верните почёт этой профессии – и они будут работать». Я был против замечательных фильмов «Бригада», «Бумер», хотя это снято талантливо. Вы понимаете, романтизация бандитизма сейчас противопоказана молодым, они не могут от неё защищаться: надел кожаную куртку, взял биту в руки – и ты уже член этого общества, авторитет. Поэтому снять сейчас «Строговых»? Авторы советского сериала знали, чем кончилась революция – рассветом науки и техники, правда, через огромную кровь и страдания людей. А чем кончится грядущая революция, если, не дай бог, она случится? Никто не знает. Но ничего хорошего представить себе не могу.
Я, как наивный человек, полагал, что деньги никогда не станут идеей русского народа. Боюсь, что я ошибался. Особенно если деньги попадают людям невоспитанным и необразованным – они становятся злом.
Единственное, чего бы я не хотел, чтобы «Строговых» снимали по определённому идеологическому заказу. Идея должна быть, но она должна быть национальной. Я считаю, что Солженицын высказал правильную мысль: главная идея общества вообще должна быть сохранение народонаселения. Вот на это должно быть направлено всё: образование, медицина, искусство. Я не хочу сказать, что не нужно тратить бюджет на армию, особенно вспоминая слова Наполеона о том, что будешь кормить чужую армию, если не будешь кормить свою. К великому сожалению, это опять подтверждается. С другой стороны, можно потратить все деньги на ракеты и сделать забор из ракет, но кто будет жить за этим забором? Кого мы будем защищать?
– Мой любимый вопрос – о герое нашего времени. Это ещё со школы нас учили искать литературных и киногероев во всём. Отсюда длинная череда персонажей: князь Игорь из «Повести временных лет», Онегин и Печорин, Раскольников, Дубровский, Корчагин, Тёркин, Жеглов… Наконец, советский алкоголик Зилов из «Утиной охоты», кому на смену пришли питерские менты. Их сменили пелевинские вампиры. А кто сейчас? Видите ли вы героев романов и кино? И более глобально – нужна ли сегодня государственная пропаганда, как это есть в США, чьи герои успешно спасают мир от нечисти, и остальной мир при виде их бросает в воздух чепчики?
– Моё размышление идёт от остроты момента. Я понимаю, что рискую навлечь на себя гнев своих товарищей. Мне кажется, что искусство – когда больно. Искусство не бывает со словом «да», оно бывает только со словом «нет», когда болит. Вот у меня тоже болит. Но мне кажется, что сейчас не надо приумножать боль. Художник всегда ставил вопросы и редко давал ответы. К великому сожалению, пришло время, когда надо давать ответы. Легко жить, растеребив общество. «Если бы мы не так много тратили времени и сил, чтобы понять, кто виноват, мы бы знали, что делать» – не помню, где я это прочитал.
А что касается героев… Я всегда был против положительных героев, но сейчас нужен положительный герой. Кто он? Но не дай бог, чтобы он был фальшивым. Вот и про ситуацию с самолётом нельзя врать, даже в мелочах.
По телеканалам шло интервью с лётчиком, который остался жив. Человек поставлен спиной, это оправданно, но я-то актёр, я вижу, как он говорит. И вижу, как он смотрит вниз, в текст. А люди хотят правды. Пусть она горькая, пусть беспощадная, но – правда. Я думаю, он не мог давать интервью в таком состоянии, но и «постановку» показывать не надо. Так и с положительным героем. Пусть он погибнет за правду. Его должно быть жалко. Это святые слёзы. Если человек представляет себя, соединяясь с артистом, с постановкой, и он заплакал – это не только моя победа как артиста, но и его – как зрителя.
Я время вспоминаю фразу Товстоногова, что артисты и зрители идут на спектакль, как на войну, только один хочет победить, а другой – быть побеждённым. Вот если я его победил и он заплакал, он счастлив быть побеждённым. Как у Тарковского: «И горько стало мне, что жизнь моя прошла, Что ради замысла я потрудился мало, Но за меня добро вставало против зла, И правда за меня под кривдой умирала». Понимаете? Пусть правда погибает, но за правду. Власть тоже должна понять, что это за профессия людей, которые создают кино. Я всегда говорю: художник должен быть в оппозиции к власти, какой бы она хорошей ни была. А если власть умная, то должна эту оппозиционность холить и лелеять. Что такое искусство? Это действительность, пропущенная через темперамент художника. Это не мои слова. Послушайте песни Высоцкого, и вы поймёте, как мы жили. Почитайте Шукшина, и вы поймёте, как мы жили.
– В продолжение этого вопроса. Межрасовые и межконфессиональные дуэты в полицейских блокбастерах заметно примирили в США темнокожих американцев и белых. Почему у нас продолжают показывать злых кавказцев и благородных московских спецназовцев? Этим лишь стимулируется взаимная неприязнь. Почему чеченец, якут и русский не спасут мир от астероида или сумасшедшего олигарха, задумавшего покорить мир? Где пропаганда? Где мастера лучшего из искусств – кино?
– То, что делает наше телевидение, – это гибель подрастающего поколения. Я смотрю эти шоу, меня часто приглашают, но мне неинтересно на это смотреть. То, что сейчас показывают, – это же лошадь поставили позади телеги. Нельзя отдаляться от народа, но и бежать впереди него нельзя. Надо заставлять трудиться и думать. Слово, которое я ненавижу, но что делать, оно существует – рейтинг. Но что за уровень юмора на ТВ – это же беда. Но это всё рейтинг. Конечно, я отстал, мне 27 ноября исполнилось 70 лет. Но я считаю неприличным смотреть передачу «Давай поженимся».
– Несколько слов о современном футболе. Вы страстный болельщик «Локомотива». Что его ждёт – раньше команде помогал Якунин, сейчас ходит под угрозой репрессий. И ваш прогноз – что ждёт нашу команду на ЧМ-2018?
–Команде помогал и Иван Леонтьевич Паристый, бывший руководитель Московской железной дороги, и ещё кто-то, не помню фамилию. Я очень не люблю делать прогнозы по двум причинам: во-первых, когда играет команда, за которую я болею, но я заметил за собой такую вещь – у меня гениальная антиинтуиция. Если я говорю, что проиграют, – выигрывают, и наоборот. Не буду я давать прогнозы. Мои консервативные представления – я за то, чтобы был российский тренер. А что такое для меня футбол – мне, как творческому человеку, очень важно, чтобы во мне сохранилось детство. И футбол – это сохранённое во мне детство, я этим очень дорожу.
– Вы родились в Орловской области, в красном поясе России, оттуда же родом товарищ Зюганов. Вы знакомы? Могли бы сыграть кого-то вроде Зюганова, интересен ли вам такой образ?
– Мы в детстве с ним не были знакомы. Я только помню, как он в волейбол играл. Никак мы с ним не встречались, но сейчас встречаемся. Он такой русский хороший мужик, и понятно, чего он хочет.
– Русский актёр отличается принципиально от своих забугорных собратьев по профессии?
– У них возможностей больше, что касается кино. Вот я снимался во Франции – фильм «Концерт», и там снимались русские артисты – Назаров, Гуськов… Не знаю, почему его здесь не показали, Константин Эрнст был одним из продюсеров. Мы сняли кино, и во Франции быстро поняли, какого мы уровня артисты. Была премьера в театре «Шатле». Мы шли по дорожке, каждого привезли на шикарном автомобиле, нас фотографировали. И сначала шли другие артисты, а мы шли сзади. Я шёл вообще последним. И подошёл фотограф и спросил, кто я. Я показал ему на афише, что это я. Когда кончилось кино, мы пошли на сцену, зал обрушился аплодисментами. Они поняли, каков наш уровень. Отличаемся мы, конечно, от них.
Однажды я проводил мастер-класс в Йельском университете (США) на театральном факультете. И меня спросили: что такое психологический театр, что такое могучее «если бы»? Я ответил: «если бы» это было с тобой. Там очень сильный факультет, и многое постигается через клоунаду, что даёт хорошую школу. Но приёма «если бы» не знают. Я вызвал одного парня и предложил разыграть: если бы так. Ты не знаешь русского, я – английского, но мы играем вместе. Я отец, ты сын, ты уходишь воевать. Я знаю, что это убьёт твою мать, и пытаюсь тебя отговорить. Он играл на английском, я – на русском, но мы так рыдали...
Был ещё один случай, я играл в японском кино, и там был один артист, который в театре играл Мышкина, а я в своё время играл Рогожина. И мы стали с ним играть сцену обмена крестов. Сначала с переводчиками, потом – без. Сначала все смеялись, а потом мы так сцепились, и я уже понимал, про что говорит он, а он понимал, про что я. Артисты и там хорошие, и тут хорошие. Единственное… Меня вот часто спрашивают, легко ли заплакать на сцене. Мне достаточно просто найти точку, которая отзовётся. Я не могу просто так заплакать, мне нужен маленький укольчик в сердце.
Мы тратим своё сердце. Играя любой спектакль на сцене Московского ТЮЗа, сложный или нет, я целый день коплю в себе отрицательную энергию. В этот день с утра все родные от меня прячутся. Но я злюсь на всё на свете в предчувствии удовольствия, когда в 7 часов вечера выкину из себя всё раздражение, которое накопилось, с огромной силой.
– Уважаемый Валерий Александрович! Спасибо за то, что нашли время приехать в редакцию и позвольте вас сердечно поздравить с вашим юбилеем! Успехов вам в вашем творчестве! Мы все вас любим!
Свежие комментарии