На прошлой неделе в Москве состоялась научно-практическая конференция, претендующая на статус эпохального события, а также на то, чтобы дать начало мощному национальному вектору – новому освоению Сибири и Дальнего Востока. Гость «АН» – участник конференции Антон ПЫЖЕВ, кандидат экономических наук, заведующий лабораторией Сибирского федерального университета (Красноярск), заместитель директора по научной работе Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН (Новосибирск).
– О ТОМ, что восточная часть России остро нуждается в развитии, говорится постоянно. Стала ваша конференция чем-то принципиально новым?
– Да. Теперь это не просто обсуждение, а часть магистральной общественно-политической повестки. В прежних условиях разговоры о том, что надо бы развивать Сибирь, сталкивались с сугубо экономической логикой – а зачем? «Да, – говорили скептики, – у России важные торговые отношения с Китаем, но гораздо более серьёзные экономические связи с Европой». Таким образом, политическая близость России к Европе мешала развитию в этом направлении. А сегодня, в геополитических условиях, которые описываются выражением «никогда такого не было, и вот опять», – в этих условиях мы имеем дело уже не просто с прекраснодушными мечтами, а с насущной необходимостью. Мы наконец подошли к тому, чтобы обратить свой взгляд вглубь страны.
В то же время я категорически против того, чтобы напрочь увязывать развитие Сибири и Дальнего Востока с геополитическими обстоятельствами. Мне как сибиряку в третьем поколении было бы сейчас очень удобно размахивать этим флагом и продвигать тему Сибири на волне этой злободневности, но такой подход мне представляется конъюнктурным. Геополитическая ситуация изменчива. Возникнут новые обстоятельства – и что, полностью повернём куда-нибудь на север или на юг, а от восточного направления откажемся? Нет, комплексное развитие Сибири и Дальнего Востока нужно рассматривать как постоянный приоритет национальной безопасности и вообще суверенитета. Как основу российского мироздания.
Конечно же, мы приступаем к развитию Сибири не с нуля. Бытует расхожее представление, будто это отсталый край, в котором ничего не происходит. Это неправда, достижения есть, и немалые. Но есть и множество вызовов, на которые мы должны отреагировать. Речь идёт не о развитии отдельных городов, а о развитии российского пространства, пространственного каркаса. Системно этим почти не занимались со времён распада СССР. Сейчас мы имеем дело не только с дефицитом транспортной инфраструктуры (он стал заметен после начала СВО, когда понадобилось резко нарастить перевозки грузов на этом направлении), но и с неумолимой депопуляцией макрорегиона. Он и так всегда был малонаселённым, а теперь мы и вовсе лишаемся населённых пунктов. Тех самых, которые должны составлять основу пространственного каркаса.
– Имеете в виду отток населения в западном направлении?
– Не только. Да, люди уезжают в Москву, в Питер, в Краснодар, но прежде всего я говорю об оттоке людей в столицы сибирских регионов из небольших городов. Примеры депопуляции среди сибирских городов-миллионников редки (например, Омск), гораздо чаще они, наоборот, демонстрируют рост населения. Но не за счёт высокой рождаемости, а за счёт опустения близлежащих городов и сёл, которые стагнируют.
Оговорюсь: да, ни в одной крупной стране мира мы не увидим равномерного пространственного развития. Посмотрите на США: плотность населения носит очаговый характер, в засушливых местах живёт меньше людей, чем на побережьях. Или взгляните на Канаду: её расселенческий каркас не отличается от сибирского – узкая полоска населения вдоль южной границы. Или Китай: основное население проживает на юго-востоке. Или Иран: две полоски населения – у Каспия и на юге. Но наша ситуация носит кризисный характер, потому что наша полоска уже перестаёт быть полоской – от неё останется лишь пара точек, если этому не препятствовать.
– А как препятствовать, если люди не хотят жить в этих городах?
– Мировой опыт показывает, что люди зачастую хотят жить как раз в таких городах – не самых маленьких, но и не больших. Условно говоря, в стотысячниках. Подобные города, с одной стороны, дают возможности, которых нет в десятитысячниках, а с другой – обеспечивают компактность, избавляют от дефицита времени, который характерен для миллионников. Но, разумеется, в городе должны быть качественная инфраструктура, рабочие места, сервис, а с этим у нас проблемы, потому что с распадом СССР мы пустили ситуацию на самотёк.
Как известно, в советское время многие сибирские города создавались директивным путём вместе с предприятиями. С уходом государственного заказчика все испытали шок, а малые города – особенно. Редкие из них можно сегодня привести в качестве позитивного примера, да и эти успехи в основном связаны со специфическими особенностями (например, если градообразующее предприятие по собственной инициативе вкладывает средства в развитие инфраструктуры). Типичная ситуация для небольшого города – запустение, обветшалая инфраструктура, плохая экология, низкая активность бизнеса. Люди вынуждены ездить за покупками в центральные города. Этот накопившийся вал проблем до сих пор никто не разгребал, жители видят одну-единственную альтернативу – переехать.
Отток людей, деградация пространственного каркаса – однозначное зло. Тенденция, опасная со всех точек зрения. Стоять в стороне, занимать нейтральную позицию, смотреть на это как на естественный процесс – мол, такова воля рынка, пусть богатые города дальше богатеют, а бедные дальше беднеют – геостратегическая ошибка. Нельзя полагаться на одни только рыночные механизмы. Рынку, если нет привязки к ресурсной базе, по большей части удобно всё-всё сосредоточить в одном городе – что же, будем в одних только миллионниках? Или вообще в одной только Москве? На наших глазах происходит скукоживание жизненного пространства. Это чревато. Нужно бить в набат.
– И каков выход?
– Необходима контекстная политика. Она должна разрабатываться отдельно для каждого города или для группы городов. И должна реализовываться точечно. Где-то можно поспособствовать размещению штаб-квартир крупных или средних компаний (скорее всё же средних), где-то можно стимулировать производство. К примеру, в России сейчас бурно развивается машиностроение, и размещать новые предприятия, не привязанные к ресурсной базе, можно и нужно именно в тех городах, которые страдают от дефицита экономической деятельности.
Но роль государства в данном случае – это необязательно субсидии или налоговые льготы. В конце концов, налоговые условия для малого бизнеса у нас более чем благоприятные. Предоставление особых льгот, переход на другие ставки кредитования – палка о двух концах, не стоит массово применять эти механизмы. Перед государством в первую очередь стоит другая задача: на нём лежит ответственность за продолжительные инфраструктурные проекты. Коммунальная инфраструктура, ремонт дорог – вот его обязанность. Если государство даст муниципалитету деньги на приведение в порядок центральной площади, улиц, парка (а в некоторых случаях – на организацию постоянного электроснабжения, есть и такие муниципалитеты), то в этом городе люди будут охотнее проживать и охотнее заниматься бизнесом.
Посмотрим на столицу: мэрия Москвы не создаёт бизнесы, она занимается именно инфраструктурой – например, построила одну из лучших в мире транспортных городских систем. Это сильно повысило инвестиционную привлекательность города. Да, не хочется вкладывать в то, что не даёт отдачи здесь и сейчас, но государство именно тот актор, который может себе позволить – и должен себе позволять – работу вдолгую. Такая работа обязательно даёт эффект, приносит отдачу с множителем.
– Если говорить о Москве, то многие компании, которые работают в глубинке, например в Сибири, предпочитают регистрироваться в столице и платить налоги в столичный бюджет. Кто в этом виноват?
– Я точно не в той роли, чтобы назначать виновных или, наоборот, раздавать плюшки. Решение о том, где размещать свою штаб-квартиру, компания принимает самостоятельно. Законодательное требование только одно: по юридическому адресу должен располагаться представитель фирмы. Действительно, налог на прибыль – это налог местный, не федеральный, и если предприятие зарегистрировано в Москве, а все его активы расположены в других местах, то эти активы работают на развитие Москвы. Зачастую именно в столице функционирует управленческий штат крупной компании, и это вполне понятно: в России высокая степень централизации принятия решений, поэтому топ-менеджмент предпочитает находиться рядом с федеральными органами власти.
Что с этим делать? Быстрых решений, эффективных и безболезненных, здесь нет. Обязать законодательно? А каким должен быть этот закон? Допустим, у компании активы в пяти регионах – и в каком из них должна быть штаб-квартира? Там, где генерируется основная выручка? Тогда надо кардинально менять систему учёта. Это всегда проблема при анализе деятельности компаний, особенно непубличных, – не видно, как отработали те или иные подразделения.
Кроме того, далеко не всегда город в состоянии разместить у себя штаб-квартиру крупной компании. К нам в Красноярск переезжает головной офис «Русгидро», что не так уж заметно в фактически полуторамиллионнике, а для маленького города это стало бы потрясением. Словом, принять какой-то общий закон едва ли возможно. Государству удобнее работать с крупной компанией в индивидуальном порядке – с учётом конкретной ситуации.
– Вы сказали, что в России высокая степень централизации принятия решений. Стало быть, нужна децентрализация?
– Смотря что под этим понимать. Когда нам в пример приводят бывших друзей, у которых высокая степень децентрализации и чуть ли не каждое ведомство в отдельном регионе, то забывают, что у них такая культура была изначально.
США изначально так складывались, они не решали задачу переноса, искусственного вычленения отдельных органов власти. Германия с Италией как единые государства вообще сформировались только в XIX веке, поэтому там по-прежнему столичные функции не собрались в единые центры.
Если у нас сложилась система централизации власти – значит, есть целый набор предпосылок к этому. Игнорировать их, говорить «а давайте сделаем как на Западе» – не вариант, мы знаем, к чему это приводит. Извините, нахлебались уже. Берём чужеродный нам орган, трансплантируем его себе и удивляемся, почему же у нас произошло отторжение и почему наш организм перестал выполнять свои функции. Нет уж. Слава богу, мы теперь отказались от слепого поклонения чуждым ценностям. Я не говорю, что они плохие, но они не наши, они возникли на почве другой культуры и формировались сотни лет.
К тому же годы пандемии, когда многие вопросы людям приходилось решать на отдалении друг от друга, показали: очное взаимодействие всё-таки эффективнее. Разброс ведомств по регионам едва ли улучшит их работу.
– А если не разбрасывать ведомства, а целиком перенести столицу в какой-нибудь сибирский город?
– Как житель одного из крупнейших городов Сибири, я мог бы ухватиться за эту идею, но я исхожу из здравого смысла, а не из того, чтобы натянуть одеяло на себя. Город, в который перенесут столицу, будет расти диспропорционально, к этому никто не готов. Допустим, за короткий период численность населения вырастет на миллион человек – это огромный стресс не только для города, но и для государства. А главное – зачем? Раз мы поворачиваемся на восток, значит, вся экономическая деятельность должна теперь сосредоточиться здесь? Нет. Пусть возникла экономическая стенка между Россией и Европой, но остаются выходы ко всем морям, и вообще наша логистика устроена сложнее, чем просто отправка грузов через восточные шлюзы. Словом, поворот к ускоренному развитию Сибири нельзя абсолютизировать. Нельзя замещать одно другим. Нужно не замещать, а дополнять. Так что не вижу серьёзного будущего за этим предложением.
– Антон, а как вам вообще москвичи? Помню, где-то услышал высказывание: москвич – это человек, который путает Якутск с Иркутском, Омск с Томском, а Красноярск с Краснодаром.
– Не имею никаких претензий. Я никогда не сталкивался с негативным отношением со стороны москвичей. С незнанием – да, сталкивался, но незнание – это не порок. Если человек не ездит по стране дальше стокилометрового радиуса от Москвы и не имеет личного опыта соприкосновения с Якутском и Иркутском, то не удивительно, что он их путает. Путешествовать вглубь страны у нас до недавнего времени было не просто немодно, но даже имело отрицательную привлекательность. Среди тех, кто может позволить себе перемещение на большие расстояния, считалось, что это дурной тон – поехать в Якутск, Томск, Красноярск. Сейчас это, по счастью, меняется.
Именно и нужно стремиться – сделать Россию модной для самих россиян, чтобы у людей было желание что-то узнать про свою страну. Поездить, посмотреть. Мы с вами сегодня в основном говорили про экономику, и неслучайно. Без экономики никуда. Но к экономике должна прикладываться идеологическая – в хорошем смысле слова – составляющая. Человеку должно быть интересно познавать своё. Наша страна в этом смысле неисчерпаема, это не Европа, где среднюю страну можно проехать за пять – десять выходных.
Несколько лет назад у нас появилась мода на Алтай. Раньше туда невозможно было долететь на самолёте из Центральной России, а кто приезжал, тот сталкивался с недостатками инфраструктуры размещения туристов. И сейчас недостатки сохраняются: среднего массового сегмента по-прежнему нет – есть либо дорогой, либо палаточный. Но всё же мода появилась, люди пребывают в восторге. И в удивлении. Мол, ничего себе, а мы и не думали, что здесь так замечательно! Присылаю друзьям фотографии с Алтая – они спрашивают: «Ты что, в Швейцарии?» «Ну в каком-то смысле да, – отвечаю я, – в сибирской» (смеётся). Словом, нужно мотивировать, показывать, рассказывать.
И конечно, нужно что-то делать с ценами на перелёты. Из-за программ субсидирования возникают любопытные неравномерности: из некоторых точек можно улететь дёшево и далеко, а там, где нет субсидирования и конкуренции, цены бывают абсолютно неприличными. В Иркутске, где нет базового перевозчика и ограниченная конкуренция, перемещение в соседний Улан-Удэ или в Читу может быть по цене сопоставимо с полётом в Москву.
– И всё-таки. Хотелось бы вам как-то скорректировать отношение москвичей к сибирским проблемам?
– Хотелось бы, чтобы сибирские проблемы решались при участии сибиряков. Огромное спасибо организатору конференции С.А. Караганову: он редкий представитель московского экспертного сообщества, который считает необходимым привлекать к развитию Сибири специалистов из самой Сибири. Обычно московские деятели считают, что всё знают лучше всех и могут сами создавать нужные программы для любого региона.
Не стану утверждать, что эти программы всегда плохие. Иногда совсем необязательно увидеть что-то своими глазами, чтобы вникнуть в суть. Фронтовики, знакомые с военным циклом Высоцкого, писали ему письма, в которых спрашивали: где ты служил на фронтах Великой Отечественной? И очень удивлялись, узнавая, что Высоцкий родился в 1938 году и по определению не мог быть участником войны. Не был участником, а писал о ней так, что его не могли обвинить в непонимании темы. Вот и я не отказываю в компетентности тем московским экспертам, которые действительно погружены в сибирскую проблематику.
Да, в столице более широкий взгляд на вещи, но всё же необходимо владеть ситуацией на местах. Программы, принятые без нашего участия, часто сопровождаются недостаточным знанием предмета. Поэтому необходимо привлекать людей, которые являются частью системы на местах. Тем более это ничего не стоит.
Свежие комментарии