Шедевром русской классической литературы являются «Маленькие трагедии» Александра Пушкина, эпическое полотно, посвященное великой европейской культуре. Но в России их появление приняли более чем прохладно. При жизни Пушкина они ни разу не были напечатаны как цикл, а «Каменный гость» и вовсе был опубликован только посмертно.
А вот сценическая судьба «Маленьких трагедий» начала складываться еще при жизни Пушкина. 27 января 1832 года в Петербурге представили «Моцарта и Сальери», но успеха не случилось: трагедию сыграли во время съезда гостей, которые приобрели билеты на водевили некоего чиновного вельможи Александра Шаховского из рода Рюриковичей… Пушкинскую пьесу расценили как провал.
В канун годовщины этого «великого провала», даже незамеченного многими любителями российской словесности, поговорили о «Маленьких трагедиях» с поэтессами Еленой Володько и Светланой Симовской.
Владимир Филичкин: В афише тогда сообщалось, что после «Моцарта и Сальери» Пушкина будет сразу же представлен «Бедовый маскарад, или Европейство Транжирина» — новая комедия в четырех действиях с водевильными куплетами соч. князя А.А. Шаховского. Происшествие в основе маскарада было взято из комической поэмы «Расхищенные шубы», а в заключение спектакля обещан был «Девкалионов потоп, или Меркурий предъявитель» — водевиль в равномерных и вольных стихах с полетами, бурею, наводнением и разнонародными плясками, а также с «разлитием воды, наполняющей всю сцену»…
Дома у нас печальны — юность любит радость…
Светлана Симовская: Невольно задумалась, а чему лично меня научила просто поразительная по силе пьеса «Пир во время чумы»? Когда я читала ее в юном возрасте, думаю, ничему она меня не учила. Во всяком случае, я не помню, чтобы кто-то мудрый, старший или имеющий соответствующее образование объяснял мне смыслы и образы этого произведения. А перечитав его недавно, посмотрев замечательный трехсерийный фильм 1979 года, дивлюсь гению пушкинской мысли: все так и есть, все узнаваемо — пирующие во времена всяких бедствий, несущих страх смерти и саму смерть, председатели, странные песни, страсти людские, Мери, Луизы, священники… А главное открытие того, кто в наше, мягко говоря, непростое время впервые прочтет это гениальное произведение, наверное, может быть таким: «А я кто же? Я-то с кем во время «чумы»?» И вопросы эти совсем не праздные...
Светлана Симовская
Владимир Филичкин: Согласен с тобой, Светлана, до понимания «Трагедий» надо дозреть. «Маленькие трагедии», написанные Александром Сергеевичем Пушкиным поздней осенью 1830 года в Болдино, до сих пор являются загадкой для пушкинистов. Исследователи считают, что каждая из пьес — это отрывок из утерянного произведения большой формы, но в этом отрывке предельно сконцентрированы суть конфликта и философия персонажей. Это цикл из четырех небольших пьес в стихах, действие которых происходит в Западной Европе в разные времена, разные исторические и культурные эпохи… Одно это уже необычайно смело и гениально…
Безбожный пир,
Безбожные безумцы!
Елена Володько: А мне еще со времен преподавания ближе была поэма Есенина «Черный человек», где, кстати, литературными источниками стали «Фауст» Гете и та самая пьеса «Моцарт и Сальери» Пушкина. Именно у Пушкина впервые было использовано словосочетание «черный человек». Это сказано о цене таланта… Ценой за творчество может быть ведь и целостность человеческой личности, сама душа человека…
Почему наше счастье так тесно связано с экономической и политической ситуацией? Разве счастье не должно быть чем-то более глубоким, более устойчивым, чем внешние условия?
А что касается вашего любимого, Владимир, «Пира во время чумы», то эта фраза давно стало фразеологизмом. Можно привести примером созвучное: «Кому война — кому мать родна». Это о том, что кто-то пирует во время горя и, вероятнее всего, еще и наживается на нем. Что же хотел сказать нам Пушкин, поставив рядом два этих слова «пир» и «чума»? Загадка, над которой нам еще предстоит ломать голову…
Пушкин с детства был наполнен античностью, античной литературой. В античной жизни и до нее в памяти общества, народа было такое отношение: во время народных бедствий таких, как мор, нужно, как это ни странно, пировать и праздновать. Почему? Потому что это последнее, что может сделать человек, некий плевок в лицо палачу.
Если мы вспомним дохристианскую эпоху, то наши предки вообще не считали смех на похоронах чем-то неверным. Они выказывали радость, говоря о том, что у кого-то, у какой-то части, пусть одна или несколько жизней закончились, жизнь общества продолжается.
Таким образом, возможность смерти подчеркивала радость жизни. Философ Эпиктет, раб по социальному положению, сказал, что даже у раба остается некая свобода, выбор того, о чем ему думать... В этом и гениальность, актуальность Пушкина и его бессмертного произведения.
Владимир Филичкин: Я был просто потрясен, увидев в 1979 году советский трехсерийный телевизионный художественный фильм, поставленный режиссером Михаилом Швейцером по сочинениям Александра Сергеевича. Изумительно подобранная музыка Альфреда Шнитке и голоса певцов исполняющих удивительные песни… Целое созвездие великих актеров: Владимир Высоцкий, Сергей Юрский, Иннокентий Смоктуновский, Георгий Тараторкин, Леонид Куравлев, Лидия Федосеева-Шукшина… Мне кажется, что ничего даже примерно подобного уже не может быть создано…
Итак, хвала тебе, чума,
Нам не страшна могилы тьма…
Светлана Симовская: Да, одно из невероятных по силе открытий в сюжетах «Маленьких трагедий» для меня — это гимн председателя в честь чумы. Получается, что гений Пушкина увидел и описал образ человека, имеющего авторитет и власть, который сочиняет, исполняет и этим прославляет то, что несет смерть многим людям! Цинично, жутко, завораживающе, дьявольски дерзко звучит весь этот гимн и слова: «Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслаждения...». Может, для этого есть какой-то и медицинский термин, диагноз? Это уж очень похоже... на фашизм.
Владимир Филичкин: Светлана, ну какой же тут фашизм (улыбаюсь). Мы так уже привыкли видеть фашизм вокруг, что все пугающее нас называем этим словом… Все же фашизм — это другое… Председатель — бунтарь, но не фашист.
Светлана Симовская: Тогда так: я думаю, что пушкинский «Пир во время чумы» о проявлении страстей в отчаянном и дерзком самоволии противопоставить себя тем жутким внешним обстоятельствам, изменить которые человек не может. Поэтому пирующие, на мой взгляд, несчастны. Рассуждаю дальше: само желание жить каждое мгновение — так естественно! И во время любой «чумы» оно естественно тоже. Но, думаю, состояние счастья — это же не что-то сиюминутное, даже, дерзну сказать, не временное. И парадокс здесь, наверное, состоит в том, что ощущение счастья во время любой «чумы» для каждого человека обретает много новых измерений, красок, чувств, граней и нюансов... Ах, как хорошо, если рядом в тяжелые времена есть такой человек, как Мери, или человек, который имеет силу противостояния безумному, дерзкому большинству, который может не только напомнить тебе о чем-то очень важном, но и увещевать, призывая к добру, позвать: «Ступай за мной!». Во время любой чумы и любой войны такие люди — на вес золота...
Пиршествующие, ищите таких! Слушайте их! Думайте над их словами! А прозреете — идите за ними…
Тихо все. Одно кладбище
Не пустеет, не молчит…
Елена Володько: На долю человека выпадает очень много испытаний. Ковидный период нашей жизни был очень страшным и сложным. Теряли все. Слава богу, мои родные остались живы, все прошли вакцинацию много раз. Кроме меня. Я дважды переходила болезнь на ногах. Такой боли я не испытывала никогда, но все обошлось. Очень много потеряла знакомых людей, преподавателей. Горели все на глазах. За два года кладбище, через которое я езжу на работу ежедневно, изменилось до неузнаваемости. Если бы не видела своими глазами, не поверила бы. Молила только об одном, чтобы Господь уберег родных. А они, видимо, молились за меня. Значит, наша вера сделала свое дело — мы стали сильными.
И все же позвольте уйти от слова депрессия, назовем это состояние осенне-зимней хандрой. Но у каждого своя осень: кто-то видит серое небо, слякоть, лужи и грязную пожухлую листву, а кто-то по-настоящему счастлив. Да и зима с ее стужами и снегопадами… Тут нам везде важен угол обзора. Душевный покой можно найти не в работе или удовольствиях, не в миру или монастыре, а только в своем сердце. Как говорят, от себя не убежишь. У меня есть любимое стихотворение, к пониманию которого я пришла недавно. Написано оно Франтишеком Грубиным и называется «Еще не осень!»:
Я тыщу планов отложу
На завтра: ничего не поздно.
Мой гроб еще шумит в лесу.
Он — дерево. Он нянчит гнезда…
Свежие комментарии