Несмотря на неоднократные разъяснения президента касаемо идеологии национализма, в российском обществе до сих пор наблюдается путаница вокруг понятий «национализм» и «нацизм». Кто-то даже доходит до утверждений, что в 1945 году мир был «спасён от национализма», хотя в действительности всё наоборот: мир был спасён национализмом. Спасён русским национализмом от германского нацизма.
Путаница между нацизмом и национализмом (если мы говорим о путанице, а не о целенаправленной подмене понятий) вызвана, во-первых, фонетическим сходством. Кстати, однокоренными эти два слова выглядят именно в нашем языке, а не в немецком и не в английском, откуда они к нам пришли. «Национализм» там пишется через «nath», тогда как «нацизм» – через «naz», поскольку «нацизм» («nazismus») является сокращением от «национал-социализм» («nationalsozialismus»).
Во-вторых – и, наверное, в-главных – путаница обусловлена советским наследием. Нет, Советский Союз не называл немецких оккупантов «националистами» (любопытно, что и «нацистами» он их не особенно-то называл, предпочитая слово «фашисты»), но всё же в бытовом лексиконе советского русского человека слово «национализм» обозначало ксенофобию, национальную неприязнь.
Сталин долгое время разделял ленинский взгляд на русских как на нацию-угнетателя, «народ-держиморду». В частности, на XII съезде партии в 1923 году генсек Сталин назвал борьбу с «пережитками великорусского шовинизма» не просто важной задачей для партии, но даже «первой очередной». Однако в тридцатые годы – в преддверии назревавшей войны с Германией – стало ясно: с русофобской идеологией не победить. Русским для победы нужен патриотизм – и не какой-то интернациональный советский, а национальный патриотизм, русский патриотизм.
Русскую нацию принялись с высоких трибун величать первой среди равных в СССР. Национализмом это, разумеется, никто в Советском Союзе не называл (отказа от интернационалистской идеологии не произошло), но не найти в политологии более точного определения для выбранного Сталиным идеологического инструмента. «Сталин так играл на чувствах русского национализма, как до него не делал, пожалуй, ещё никто», – писал белоэмигрант Иван Солоневич.
Оговорюсь о том, что советский вождь, убеждённый интернационалист, пошёл на это из прагматических соображений, а не из-за якобы проснувшейся вдруг любви к русским. К тому же русофильская риторика совсем незначительно способствовала положению государствообразующего народа: он оставался экономическим и кадровым донором союзных республик и репрессировался в числе первых.
Я не стану сопоставлять вклады советских наций в Великую Победу – это вполне уместный разговор, но сейчас хочется сказать о другом. Советский Союз не выиграл бы войну, если бы не русский народ, во-первых, и если бы не русский национализм, во-вторых. Мотивирующая, вдохновляющая сила национальной идентичности настолько очевидна, что даже большевистская партия, дабы русские лучше воевали, ухватилась за национализм. Та самая партия, основатель которой Ленин в отдалённой перспективе ставил целью уничтожение национальных отличий, а «истинно русского человека» считал «подлецом и насильником».
Сознаюсь: в заголовке я прибег к некоторой натяжке – русский национализм, будучи для Советского государства лишь инструментом, не был субъектен, то есть вряд ли может рассматриваться в качестве субъекта Победы. Но без этого инструмента её не было бы.
Свежие комментарии