Воздушно-десантные войска предназначены для выполнения целей в тылу противника, уничтожения группировок врага и других наиболее сложных задач. А разведчики ВДВ — «элита элит» всегда идут первыми, потому что если не будет информации о численности противника, о состоянии местности, то шансы военной операции на успех будут близки к провалу.
При этом на этих парнях лежит двойная ответственность: ребята должны выполнить задание и остаться незамеченными. Неслучайно, что эмблемой разведки ВДВ является летучая мышь — символ мобильности, скрытности и ужаса, который она наводит на своих врагов. И сегодня у нас в гостях ветеран Афганской войны, ветеран разведки ВДВ Виктор Ашмарин:— Хочу сразу подчеркнуть, Владимир Васильевич, что силовая армейская разведка ВДВ, это не то что агентурная разведка в тылу врага. Это просто подразделение ВДВ более усиленное, более подготовленное… Там действительно у нас больше времени отводилось на боевую подготовку, и поэтому нашу разведроту всегда кидали на наиболее опасные задания… И всё там было по- настоящему страшно, просто пока ты был молодой, то не всегда осознавал степень опасности, а сейчас с возрастом, когда твои дети выросли, уже всё лучше понимаешь (сын Виктора Ашмарина прошел Первую чеченскую войну в спецназе ГРУ). Мысленно постоянно возвращаешься в те дни. И там действительно все было жутко… Особенно первые ранения товарищей, когда ты долго не выходил на боевые. Воспринимали их все очень больно, очень остро… А после недели операций ведь заметно черствеешь душой, и уже не то, что раненых, своих убитых воспринимаешь как должное… И вот это-то и страшно…
Любое задание — в любое время
— Вы были молодые, выполняли свой интернациональный долг, к тому же служили в воздушно-десантных войсках. И это было почетно… К тому же на войне ведь как: сначала ты делаешь дело, а осмысление происходит уже потом…
— В Фергане, в учебном полку, мы перед заброской, Владимир Васильевич, прошли очень хорошую подготовку. Нам уже тогда многое объяснили. Хорошую пустынную акклиматизацию мы там прошли. И это было, поверьте, совсем не просто. Мы понимали, куда нас готовят. Шесть месяцев тяжелой непрерывной учебы. Нас готовили к войне, мы много стреляли, изучали тактику боя. Решали на местности стратегические задачи. По памятке учили несложные фразы на фарси. А главное: мы бегали, бегали и бегали. По жаре. Утром зарядка — пять километров. В обед — двадцать километров. И вечерняя прогулка перед сном — опять пять километров бегом… И там же впервые увидели безруких, безногих, безглазых, привезенных в ферганский госпиталь… Первые из нас тогда сломались.
— Как пережил первые потери в разведроте, Виктор Валентинович? Расскажи.
— Первых наших тяжелораненых я увидел, когда они подорвались на нашей же прыгающей мине-лягушке. Дело было днем, мы выходили в засаду в районе Баграми, недалеко от Кабула, и напоролись на минное поле, на территории, контролируемой духами… Информации от агентурной разведки о минных заграждениях мы тогда не получили. И саперы нас, соответственно, не провели через этот участок… Впередиидущий разведчик зацепил растяжку и сразу же упал. У него не было ни одного проникающего ранения, но он был весь переломанный взрывной волной… Весь, как пропущенный через мясорубку…
А тот, который шел вторым, не сообразил, и мина разорвалась у него на уровне паха и перебила паховую артерию, и он через десять секунд был уже мертвый… А тот, который переломанный, он умирал у меня на глазах тридцать минут. Мы видели с горушки, как в Кабуле взлетает вертушка, чтобы его забрать, как она летела к нам, а он в это время всё умирал… Хватал воздух жадно, но дышать не мог, и мы ничего не могли сделать. Его поднимаешь, а он как будто без костей был… Бинты накладывать, куда? Ничего не видишь, ничего не знаешь… Все кости сломаны и позвоночник.
Но были случаи, когда нам просто везло, и мы проходили заминированные участки, не зная того, и без подрывов, а потом уже нам по рации сообщали: ребята, вы только что прошли минное поле… Прошли и не наступил никто. А может прошли налегке по дороге, где были противотанковые мины.
— Скромность — хорошее качество, Виктор Валентинович. Но давайте не забудем при этом, что еще при генерале Василии Маргелове разведка ВДВ получила особый статус. Функциями разведки тогда стали: проникновение на сторону противника, сбор развединформации, повреждение средств связи и коммуникаций. А несколько позже летучие мыши стали заниматься и оперативной разведкой, то есть выходом в глубокий тыл противника с целью сбора информации, используемой при планировании и проведении общевойсковых операций. Расскажите, в какой период войны вы попали в Афганистан?
— 14 апреля 1983 года в составе разведроты 317-го гвардейского полка, 103-й гвардейской Витебской воздушно-десантной дивизии прибыл в Афган, а 26 ноября 1984 года убыл в Союз.
Активизация боевых действий тогда зависела от времени года. Летом духи заметно активизировались, особенно там, где была вода, там, где «зеленка». А зимой бои затихали, но не совсем и не всегда…
С любых высот — в любое пекло
— За 10 лет, проведенных в Афганистане, разведчики из 103-й не раз уходили в свободный поиск, чтобы собрать информацию о местных бандформированиях, присутствии у них на службе американских и британских инструкторов, взять в плен какого-нибудь местного полевого командира. Бесспорный факт, что духи испытывали благоговейный страх перед разведчиками ВДВ, боялись их как огня…
— Это нам давалось потом и кровью. У меня были легкие контузии, не такие, как у наших саперов, когда их с трудом откачивали… У меня были сравнительно легкие… Два дня сильных головных болей, нарушения зрения, тошноты. Прорыгался, проблевался — и можно снова идти в разведвыход с группой.
Ведь что такое у нас, у разведчиков, бои в Афганистане? Это, как обычно, мы три дня живем в полку, а потом семь суток на войне… Бронегруппа суток трое везет нас куда-нибудь на точку, а там ставят задачу: за семь-восемь суток пройти определенный маршрут и выйти туда, где нас должны забрать. Но иногда бывало, что вместо этого прилетал вертолет, сбрасывали нам продовольствие и боеприпасы и ставили новую задачу. Мне эти переходы по враждебным горам всё еще снятся…
Однажды во время обстрела мина взорвалась совсем рядом, думаю, что в полуметре от меня. И подняла в воздух камень, к которому я прижался спиной. И меня так сильно ударило им, господи…
Это был мой ночной пост на перевале. Я как мог прикопал для себя ямку, а из вытащенных камней сложил бруствер, чтобы во время перехода там заночевать, на случай возможного нападения духов… Мы поднимались на четыре тысячи, я думал, что окажемся там, где не ступала еще нога человека. Мрачные и абсолютно дикие места, скалы, ночной мрак и луна, затерявшаяся в тучах. Наша разведрота вся рассредоточилась по таким норкам, где-то на ста квадратных метрах, так, чтобы при необходимости мы могли держать круговую оборону.
А обычно на ночевках находили ранее оборудованные нашими предшественниками ямки НП. Мы их сначала проверяли, так как они часто были заминированы, и занимали их. А вокруг были ржавые гильзы, следы прежних боев.
И вот я сидел и дремал в таком НП, когда начался минометный обстрел. Мины ложились густо, а одна подняла вот эту каменюку, и он сильно ударил меня по позвоночнику и голове. Ну и последствия контузии постепенно наступили, но никто же не признает, что это после Афганистана…
А так-то по мелочи всего было немало. У меня касательное пулевое ранение в щеку. Как-то во время боя, когда я стоял и целился из автомата, у меня вдруг дернулась голова… Я тогда даже не понял, почему она дернулась, а потом смотрю — по лицу кровь течет…
А в тот раз еще в НП, чуть не забыл Владимир Васильевич, когда после минометного обстрела начался бой, пуля ударила в камень бруствера рядом с головой. Отколовшийся кусок срикошетил и оторвал мне бровь с другой стороны лица. И она у меня болталась на кусочке кожи. Отвлекаться от стрельбы было некогда, я ее просто приклеил обратно на крови, и она у меня прижилась. Теперь почти незаметно. Живая и здоровая…
Свежие комментарии