Культура

Не люблю, когда ругаются некрасиво

Окончание. Начало здесь

Директор департамента научной деятельности Государственного института русского языка имени Александра Пушкина Андрей Щербаков рекомендует всем обратиться к истории мата, чтобы понять, почему он находится под запретом.

— Такая лексика изначально существовала, чтобы использовать ее только во время языческих обрядов.

Это было еще до христианства. Поэтому она и называется табуированной, поскольку применять ее где-то кроме этих обрядов было неприлично и плохо. Надо отдать должное нашим патриархам и царям — они боролись с матерной лексикой, как, например, Алексей Михайлович Тишайший, — рассказывает филолог. Ну а мы продолжаем наш диалог о нецензурной брани с поэтессой, филологом-славистом Еленой Володько и профессором, директором научно-исследовательского института судебных экспертиз «СТЭЛС» Александром Власовым.

— Александр Юрьевич, а вы-то лично допускаете ненормативную лексику в разговоре? Материтесь иногда?

— Ну полностью, Владимир Васильевич, исключить из обращения ненормативную лексику невозможно, нереально…

— А вот когда совсем недавно упали и плечо сильно повредили, вы, интересно мне, громко выматерились?

— Нет, я сказал: «Чёрт побери, чьёрт побери!»

— Но это как-то не по-русски, мне кажется.

— Ну почему? Это очень хороший прецедент был в нашей культурной жизни…

— А в каких случаях вы материтесь, профессор?

— Ну, во-первых, для этого нужна подходящая культурная среда. Потому что, например, среди выпускниц института…

— …культуры!

— …благородных девиц (смеется). Про выпускниц института культуры — это я понимаю, что вы иронизируете, потому что там как раз ненормативная лексика очень востребованная и находится в большом почете (смеется).

Тайны мата в образе нашей жизни

Елена Володько:

— После стольких примеров, Владимир, можно подумать, что мат — это нечто не только нестрашное, но и необходимое для поддержания русской культуры. Мол, если сам профессор Власов да и великие классики не чурались, то чем мы хуже?

Елена Володько

— И чем же мы хуже, Елена?

— Вот смотрите, друзья мои: большинство лингвистов видят в мате неотъемлемую составляющую русского языка, но ведь существует серьезная проблема ее нецелевого использования. Иначе говоря, если писатель умело (гениально, по выражению Бунина) выругался в жизни или тексте — это допустимо. Например: романы и рассказы Виктора Пелевина населяют типичные представители России 90-х — бандиты, журналисты, наркоманы, таксисты, разного рода барыги.

— Как ты, Лена, нас, журналистов, загнала в этот замечательный список (смеюсь). Среди нас иногда и филологи попадаются…

— Не сердитесь, Владимир, я сейчас про пелевинских героев, и их речь просто не может быть образцом литературности и должна содержать определенный процент непечатных слов. Хотя в описании своих персонажей автор всего лишь следует правде жизни…

Но вот если человек употребляет мат к месту и не к месту, как часто и происходит, это уже серьезно… Ведь существует и кардинально противоположная вашей точка зрения, что мат — это зло и его надо искоренять из жизни и литературы любыми путями.

Владимир Филичкин:

— Но ведь мат же действительно необходим.

Александр Власов:

— Да, его же невозможно ничем другим заменить. Ведь в концентрированном виде там выражаются и эмоции, и какая-то цель этого высказывания, которую в другом формате потребовалось бы оснащать целым длинным повествованием. А тут сказал пару слов, и всё понятно.

Владимир Филичкин:

— То есть вы опять к тому же. Что если на женщину посмотреть с восхищением и сказать: «Ах ты, …!», то это ее потрясет и привлечет больше, чем сказать ей, допустим, сухо: «Какая ты сегодня нарядная. Умылась, наверное…».

Александр Власов:

— Но, как вы помните, чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей.

Владимир Филичкин:

— Вот развейте эту тему, профессор, потому что я не совсем ее понимаю. Я согласен, что доброе отношение женщину портит…

На фоне прошлого современность — вполне нормальная эпоха…

Александр Власов:

— Но это спорный тезис. Я не говорю сейчас, что ее из ребра сделали, и мужчина занимается внешним миром и изменением его как-то, дела какие-то относительно серьезные вершит, а женщины ориентированы на свои внутренние ощущения, как утверждает ваш любимый, Владимир Васильевич, Тиун Марез.

Но это же общая биологическая природа, опять же заложенная в генетическом аппарате всех живых существ. Тема доминирования. И совершенно естественно, что мужской пол призван и обязан все-таки играть доминирующую роль…

Елена Володько:

— Опять вы про гендерное неравенство… Я, как филолог-славист, хочу напомнить, что матерная брань была и остается частью народной речи, но относились к ней в различных регионах по-разному. Так, на юге мат атрибутировался исключительно мужчинам. Женщины же не имели права ни материться, ни слушать брань. На севере страны — наоборот. Использовать обсценную лексику можно было даже при детях обоего пола. Мат был рудиментом язычества, нес в себе сакральный смысл и служил своего рода оберегом от злых сил. Во многих регионах Центральной и Северной Руси скабрезные словечки составляли повседневную языковую картину крестьян и вошли в фольклор…

Владимир Филичкин:

— Но сегодня использование нецензурной лексики в общественных местах уже приравнивается к мелкому хулиганству и предусматривает наказание по статье 20.1 КоАП РФ — штраф в размере от 500 до 1000 рублей. Правда, известный блогер и дизайнер Артемий Лебедев как-то недавно призвал изучать особенности употребления нецензурной лексики на уроках литературы…

Елена Володько:

— Да и не только он. Так, в сборнике пословиц, подготовленном Владимиром Далем, значительная часть была отдана под матерные поговорки. Именно поэтому на родине автора книга появилась только с купюрами, а полную версию опубликовал польско-российский лингвист Иван Бодуэн де Куртенэ.

Владимир Филичкин:

— Вот вы, уважаемые коллеги, связываете нарастающую распространенность нецензурной брани в обществе с недостатком культуры. Но у нас же по телевизору вокал — ежевечерний, то есть, казалось бы, пожалуйста: и народные песни, и казачьи, и популярная классика, и все в самое смотрибельное время демонстрируется, все с голубого экрана поют, пляшут, идет непрерывное народное веселье, девки и парни хороводы водят… Какая вам еще культура тут может быть? В каждый дом ведь проникает культура эта, в каждую квартиру буквально! Мне кажется, вы здесь, уважаемые, натягиваете как-то...

И ведь даже наше всё — наши замечательные поэты! Сам Пушкин Александр Сергеевич, великий Владимир Маяковский, всенародно любимый Сергей Есенин — те же еще похабники были и матерщинники. А ведь тоже — культура это наша…

Да это — враждебно-насмешливое отношение народных масс ко всей социальной системе…

Александр Власов:

— Да, им не чужда была ненормативная лексика, в том числе они ее использовали в своих художественных произведениях. То и дело. Но другой вопрос: что нам до них?

У нас с вами, Владимир Васильевич, по крайней мере, ограничен был доступ к такого рода произведениям в детстве и юности… Популяризировались только… (Смеется.)

Ведь вопрос сегодня в том, нельзя же эту идею тиражировать в глобальном масштабе…

Елена Володько:

— Если уж говорить о мате в русской литературе, Александр Юрьевич, то на ум в первую очередь приходят произведения Пушкина, от юношеских опытов в стиле «Недавно тихим вечерком» до вполне зрелых политических эпиграмм. Пушкин — гений русской словесности, пользовался матом соответствующе — метко разбрасывая его по своим произведениям. Причем мат в его арсенале был не только отечественный, но и французский.

Он же искренне сокрушался, что изначальная версия «Бориса Годунова» оказалась зацензурена, сцены с матом попросту вырезали. Зато отдельные стихотворения сохранились. Я и сама читала его письма, например, к Наталье Гончаровой. И скажу я вам, все мы люди…

А мой любимый Сергей Есенин, Владимир Васильевич! Эх, гуляка да повеса! «Я последний поэт деревни…» Конечно, ему-то, из деревни, да не ругаться матом? Жаль только, что с такой славой сегодня в интернете довольно много сомнительных стихов, приписываемых ему, однако это творчество, как говорится, народное.

А вот уважаемый и дорогой моему сердцу Владимир Маяковский, как гласят легенды, тоже был не прочь крепко выругаться — как в жизни, так и в поэзии. Маяковский гордился тем, что, не считая двух двустиший, не засорил ни одного своего стихотворения грубой лексикой. Но даже если и так, гордость поэта заставляет считать, что порывы были, причем серьезные.

Александр Власов:

— Все правильно, но поймите, что вот этот пласт сексуальности, это ведь одна из главнейших составных частей существования человеческого вида…

Владимир Филичкин:

— То есть тут тоже безусловные инстинкты задействованы, профессор?

— Конечно, Владимир Васильевич.

— То есть стоит только назвать мужской или женский половой орган, Александр Юрьевич, как соответственно сразу же пробивает человека…

— Ну ассоциации. Ассоциации непроизвольно, на интуитивном уровне, они, конечно, возникают.

Традиции прошлого — кошмар для настоящего…

— То есть это закодированное выражение именно каких-то сексуальных отношений?

— В какой-то мере да, конечно, Владимир Васильевич. И это абсолютному большинству людей вполне импонирует.

— Но вы-то, профессор, вот, я ни разу не слышал, чтобы вы матерились. Мы с вами сколько знакомы уже, лет пять-шесть?

— Ну, насчет пяти-шести это как-то даже странно звучит. Я бы сказал, что ближе к пятидесяти.

— Ближе к пятидесяти. Вот, допустим, все эти годы происходят какие-то события эпохальные, там — бомбят Тегеран, бомбят Тель-Авив, там, я не знаю, еще что-нибудь бомбят, хуситы что-то там творят, и вы ни разу не выразились в сердцах? Пример типа: «Мать-перемать, что творится-то в миру?!» И я даже чуть стихами не заговорил. Почему? Ну что за ограничитель у вас стоит? Потому что, мне кажется, это даже нехорошо. Вы вот противопоставляете себя народу, как-то пытаетесь, таким образом, или даже не пытаетесь, а просто выделяете себя из общества.

— Нет, это ложное впечатление, Владимир Васильевич, и такой формат общения я практикую вовсе не постоянно, а в зависимости именно от конкретного собеседника…

Владимир Филичкин:

— Про общение с конкретными собеседниками. Приведу пример из моей жизни. Когда я перешел из врачей в уголовный розыск, меня на третий месяц уборщица в коридоре прижала шваброй в углу, симпатичная такая, и говорит: «Слушай, ты вот вроде нормальный мужик, ты мне типа нравишься, но ты знаешь, что к тебе все плохо относятся?» Я удивился и говорю: «Почему?» — «Считают, что ты высокомерный, ко всем обращаешься по имени-отчеству». Я задумался, а мне как раз надо было в Облздрав идти, нынешнее министерство здравоохранения, к заместителю самого главного, это мой хороший знакомый был…

Прихожу к нему, он сидит в общей комнате на столе, ножки свесив, а вокруг него молодые женщины, сотрудницы, и он что-то им веселое заливает, и они весело хихикают. Он меня увидел, обрадовался, а я поставил над ним сразу же эксперимент: подошел, за пуговку пиджака его ухватил, кручу так нахально, смотрю ему в глаза и говорю: «Ну что, паренек, ты еще не повесился?»

У него — раз, вмиг челюсть отвисла, а потом он заулыбался. То есть любят люди вот такое неформальное общение ведь.

Александр Власов:

— Ну неформальное общение и любая форма неформальной реализации, хоть вербальная, хоть невербальная, она, безусловно, вызывает интерес в своей необычности.

Владимир Филичкин:

— Или вот еще — полковник Сергей Лысюк, Герой России, который Останкино отстоял во время путча, создатель краповых беретов. Он так обычно говорил: «Если я вижу, что солдат мой, я с ним всегда на ты, а если я вижу, что он мне чужой, — и показывает рукой так отодвигание от себя, — то я с ним на вы», и мне эта идея очень понравилась. Я как-то с женщиной-профессором договаривался, что она придет ко мне и мы интервью сделаем хорошее. И я ее просто по имени назвал, а потом с ней заговорил по-товарищески — на ты… Как она психанула! Это, кстати, единственный случай такой в моей практике. Как, как вы можете это объяснить?

Александр Власов:

— Нет, ну как, у нее ведь были выработанные какие-то стандарты общения, которые ей привычны. Здесь вы, Владимир Васильевич, вышли за рамки этого стандарта. И это могло спровоцировать даже неосознанную протестную реакцию…

Елена Володько:

— Что-то грустно мне стало от ваших заумных разговоров, коллеги. Прочитаю-ка я вам лучше свои стихи на заданную тему, они все-таки не такие печальные:

Могу «сапожником» проехать,

Пятиэтажным отходить,

Вам быть биндюжником, потехой:

Я знаю много слов на «ить».

К чему сегодня сожаленья?

Всех вас не знаю я в лицо,

И нет привычного волненья —

Я сразу вижу подлецов...

Но нет нужды и нет охоты

Мне время задарма терять:

На грубость тоже цены — квоты,

Особенно на букву «ять».